Узнав, что Юра Диваков собирается ставить в Молодёжном театре Ф. Кафку, восхитилась.

Но сначала немного о кафкианском вопросе в СССР. В тридцатые годы прошлого века Франц Кафка становится чрезвычайно популярным в Европе, тем не менее с 1933-го по 1941-й его имя ни разу не упоминается на страницах советского журнала «Интернациональная литература».

Дружное замалчивание в СССР творчества Кафки отмечено в сороковые – начало пятидесятых: оно считалось «закрытой зоной и заминированными полями».

Открытый «суд» над Кафкой в советской печати состоялся во второй половине пятидесятых: разложенец, декадент.

«…путь Кафки в Россию начался с казуса вокруг его ненаписанных драм и продолжился в театрально-фантасмагорическом духе.

При этом популяризаторы Кафки пользовались Эзоповым языком. Идеологические запреты, вынужденная осторожность повлияли на интенсивность освоения кафковского наследия в нашей стране». В 62-м году «сорвалась» публикация одного из рассказов в журнале «Иностранная литература».

Хронологию вопроса я взяла у Анжелики Синеок в статье «Цензурная судьба Кафки в России». Просто судьбу знала из других источников.

В начале семидесятых самый продвинутый мой однокурсник спросил меня в лоб: «Ты читала Кафку?» Глазом не моргнув, соврала: «Да. Только на чешском!..» Что это было?..

А было это время, когда мы подпольно читали «Один день из жизни Ивана Денисовича» (первая публикация в журнале «Новый мир» в 1962 году) и «Мастера и Маргариту» (Журнал «Москва», 1966 – 1967 годы). Причём поставляла нам запрещённые журналы однокурсница, дочь гэбиста…

Никто из студентов испанского факультета Минского иняза не помышлял в то время о том, чтобы открыто сказать: «Люблю Сальвадора Дали». Хотя все дружно восхищались не менее эпатажным коммунистом и борцом за мир Пабло Пикассо – со всеми вытекающими последствиями. И, разумеется, Лоркой.

В мой дом Кафку принесла в 2000-м году подруга сына и моя бывшая ученица, студентка филфака ГГУ. Каким-то удивительным образом книга не была учтена в её карточке, т.е. Кафка сам шёл ко мне в руки, но у меня даже мысли не было присвоить книгу (потом, правда, жалела). Благодаря талантливому переводу Кафка сразу стал «моим». Даже написались строчки:

Процесс

У врат Закона, как всегда,

скамеечка, привратник, поселянин.

Тюремный капеллан:

толкует Кафку.

Рассказ «Сельский врач» (1917) в душу не запал. На камерную встречу с режиссёром Юрой Диваковым и переводчиком рассказа «Павятовы лекар» с немецкого на белорусский Ириной Герасимович шла с чистой совестью – то есть абсолютно не подготовленной: для чистоты эксперимента. Над переводом и драматической интерпретацией рассказа Ирина работала вместе с Давидом Потоцким.

Вынесла я с камерной встречи то, что сюжет перекликается с чеховскими «Врагами» (1887): вариации, в принципе, на одну тему, хотя, как выяснила позже, с существенными вариациями.

Режиссёр не разочаровал. Отметила, что умеет слушать. Не тянет одеяло на себя, хотя, наверное, лучше бы тянул…

Посмотрела интервью в «Гомельских ведомостях» с режиссёром и переводчиком, за что отдельное спасибо Василию Дубику: увидела героев своими глазами, а не сквозь призму журналистики. Прочла рассказ, прослушала и даже просмотрела. Напросилась на репетицию.

Что в итоге имею? В спектакле однозначно присутствует Кафка. Более того: присутствует Кафка в чистом виде. Есть и Юра Диваков. До этого видела два его спектакля – настолько разных!

«Гоголь. Fatum» для меня – стремительный, лёгкий, светлый, озорной, фламинговый – необычайно красивый, праздничный, хотя в нём присутствуют и смерть и гробы и молодые люди в строгих костюмах, с папками-досье. Впечатляют «ножки»: натуральные валенки семидесятого размера. Смотрела дважды, при случае вернусь. К сожалению, не попала на премьеру спектакля – с экскурсией в подземелье. Люблю эксклюзив!

Спектакль «Oedipus» приняла слишком близко к сердцу. Эффектный – да. Загадочный. Нестандартный. Удивил в фойе по завершении премьеры радостный Дмитрий Попченко, хотя мне самой впору было вызывать неотложку. Подумала: «Слава Богу, что вещь действительно отыграли, иначе – как с этим жить?!»

На репетицию «Павятовага лекара» шла, подготовившись – как на экзамен. Вероятно, на Кафку в принципе нельзя идти без предварительной подготовки. То, что увидела на сцене, поняла и приняла. Но что сказал Кафка? Между строк ничего не прочла. Вынесла главное: «Голый, выставленный на мороз нашего злосчастного века, с земной коляской и неземными лошадьми, мыкаюсь я, старый человек, по свету». (Франц Кафка)

Режиссёр художественно представил на сцене рассказ – именно Кафки – плюс усилил отдельные сцены, оттенил впечатления от прочитанного – ради зрителя. Естественно, добавил собственные фантазии на тему.

Что поняла в спектакле и что понравилось – говорить до премьеры неуместно. Главное, что приняла. И повторюсь: «Зритель! Иди и смотри!»

Ну, и совет: лучше потратить 11 минут на предварительное прослушивание аудио-рассказа или просмотр 20-минутного фильма в Интернете, чем сидеть пришибленным круглым дураком или негодующим не в меру догадливым ханжой и шипеть невпопад: «А король-то – голый!?»

Мне, во всяком случае, даже весьма поверхностная подготовка принесла исключительно пользу в плане понимания режиссёрской стилистики. Старательно вчитывалась в критиков Кафки – в поисках кафкианского подтекста, но сработала именно подсказка от режиссёра: «Рассказ – реалистичный!»

В связи с не понятым мною Кафкой вспомнила свою неоконченную повесть «Махками» (араб. «Суд», 2009-й год, участвовала в конкурсе «Золотое перо Руси»). И что же я обнаружила?! Кафка сидит во мне гораздо глубже, чем я предполагала:

«Глава 18. Процесс

Кто она в Махками с названьем Земля? Одноимённая Чеховская Героиня, бездарно проморгавшая своего невыездного Осипа Дымова? Невольный Свидетель: без языка (в случае разночтений предпочтение отдаётся английской версии), без прав, без защиты, без понимания сути процесса, с ощущением собственно неуместности, покидая вовлечённую в братоубийственную войну страну, на невинный вопрос служащего аэропорта: «Куда летим?» – из чисто спортивного интереса чётко, на родном языке, отвечающий: «В Тель-Авив!»?

Глава 19. Эпилог

После визита в Сирию Ольга Ивановна таки думала и даже сварганила стих:

Путевые заметки

У каждого – две Родины:

одна – где родился, другая – Сирия.

Пословица.

Бескорыстно

любить и дружить

меня научила Родина.

Средь Дамаска стою

с казённою тыщей в кармане

пОлста-

летней девчонкой,

мечтавшею жить в коммунизме.

И бездомнейший курд

за деньги

сулит мне любовь?!!»

Не о том ли: «Голый, выставленный на мороз нашего злосчастного века, с земной коляской и неземными лошадьми, мыкаюсь я, старый человек, по свету»? Кажется, с подачи режиссёра Юры Дивакова начинаю «догонять» Кафку…

Что касается перевода рассказа на белорусский язык – это мечта режиссёра десятилетней давности. Сбылось!

Повесть «Махками» – с аллюзией на «Процесс» и чеховскую героиню – написана мною около десяти лет назад: мистика!

Что касается режиссёра Юры Дивакова – слава Богу, он есть и может свободно самовыражаться.

Ещё на камерной встрече он показался мне искренним. Интервью в гостях у Василия Дубика укрепило первое впечатление. Молодой, яркий, смелый, непресный. Безусловно, талантливый. Лично мне интересен. И нужен, равно как «Крик» Эдварда Мунка или «Герника» Пабло Пикассо.

На риторический вопрос бескомпромиссному художнику: «Это сделали Вы?» – неизменно звучит: «Нет, это сделали вы».